Глава тринадцатая
Врать не стану – в этот момент я ощутил себя то ли Менделеевым, то ли Верховным Алхимиком Всея Руси. Просто у меня даже в школе, на уроках химии, когда на «лабораторных» опыты ставили, сроду ничего не получалось, а тут – на тебе. Это вам не какой-нибудь гидролиз, прости господи, а любовное зелье. По сути – практическая магия.
Хотя тут надо оговориться – только с определённой долей вероятности у меня получилось любовное зелье. Со стопроцентной гарантией я этого утверждать не могу. Может, это не оно, может, это вообще какой-нибудь хлорид натрия.
Кристаллики лежали на дне котелка, мы трое смотрели на них.
— Хозяин, доставай – сказал мне Родька – Это ты должен сделать. Кто зелье варит, тот его и разливает, так с давних пор заведено. Ну, или из котла вынимает. Оно должно запомнить тепло рук создателя, чтобы войти в полную силу.
— Нелогично – возразил ему я – Ну, тут ладно, тут кристаллы. А если разливать – так тепло рук половник помнить будет, а не зелье. Прямо так и скажи – не хочу лапы в котелок совать. Опасаюсь.
— Кто, я? – вытаращил глаза-пуговки Родька – Да я ничего не опасаюсь, после этой…
И он поглядел на плиту, которую теперь числил в личных врагах.
— Я тоже про такое слышал – поддержал его Вавила Силыч — Зелья вообще штука такая, особая. Там много разных условностей. Это тебе не порчу навести, там как раз все просто. А тут – нет.
Да знаю я про это. Прочел уже. Так, кобенюсь из принципа, потому что немного не по себе.
Я снова посмотрел на кристаллы, лежащие на дне. Ну что, надо так надо, хотя советь туда руку было и страшновато. По сути, самым простым способом было бы слить воду, да и все. Но про это в рецепте слова не было сказано. Напротив, там значилось, что следовало запустить конечность в воду, которая по утверждению Митрия, будет «холодной, ровно лед по зиме» и достать оттуда результат трудов. Мало того – именно в этот момент, когда кристаллики уже будут в моей руке, но еще не покинут котел, мне надо назвать слово. Митрий присвоил ему название «заветное». Я бы сказал проще – «активатор». Это же слово надо будет произнести, когда потенциальная жертва зелья употребит его внутрь, и именно тогда оно и начнет действовать. Как по мне – очень разумно придумано. В духе нашего времени, хочу заметить. Еще раз подчеркну – этот Митрий был не промах, соображал, что к чему.
Вот говорят иногда по телевизору, что наши предки были… Не то, чтобы дикие, но, мол, незамысловатые. Ничего подобного. Все у них было разумно и гармонично, не хуже чем у нас. Вот хоть бы даже здесь – все по уму. Скормил кристаллик девице-красавице, повертел головой, убедился, что отца и братьев рядом нет, сказал слово – и делай свое дело.
А в некоторых моментах они нас вообще уделывали по полной. Например, в вопросах экологии.
Ладно, лирика это все.
Я посмотрел на котел. Поверхность воды была ровной, словно застывшей.
Написано – как лед. А все равно стремно руку туда совать – я сам видел, как только что эта вода кипела и пеной исходила.
Но – надо.
Я не стал пихать в котел всю руку сразу, ткнул в воду пальцем и удивленно признал – ну да, это никакой не кипяток. И вправду холоднющая вода-то, как в реке зимой. И еще – она стала какой-то… Упругой, что ли. И даже немного вязкой. Не подберешь других слов и сравнений.
Опустив руку в котел, и преодолевая небольшое ее сопротивление, я нащупал на дне пять кристаллов и сгреб их в горсть. Были они совсем маленькими, размером с пшенное зерно, и почти невесомыми.
— Слово сказать не забудь – напомнил мне Родька, глядя на происходящее во все глаза.
— Ага – ответил я ему и, вынимая руку из котла, громко произнес – Сингуляторность.
— Эва как – крякнул Вавила Силыч – Да ты, Александр, эстет.
Родька глянул сначала на меня, потом на него, как видно, гадая о том, какими именно словами являются «сингуляторность» и «эстет» — научными или же матерными?
Странное дело – я вообще-то хотел слово «карнавал» произнести. Откуда вылезла эта «сингуляторность»?
Впрочем – и ладно. Такое я точно случайно не произнесу, только умышленно.
— А как же – посмотрел я на подъездного и потряс сжатым кулаком, стряхивая капли – Не без того.
Разжав ладонь, я уставился на пять белоснежных крупинок на ней. Они лежали, касаясь друг друга краями и поблескивая под закатными лучами солнца, бьющими в окно кухни.
— А цель какая у них? – поинтересовался Вавила Силыч, глядя на результат наших с Родькой трудов – Чего они делают?
— Девок привораживают – объяснил ему мой помощник – Ну, чтобы с ними, значит…
И он изобразил достаточно похабный жест, которого я от него даже не ожидал.
— Александр! – укоризненно покачал головой Вавила Силыч – Вот уж не думал, что тебе такое понадобится. Ты ж вроде не дурак, и не урод. Неужто без зелья никак не обойдешься уже? Вот они, ваши компьютеры-то!
— Да нет – пояснил ему Родька – Это для пущей сговорчивости. Чтобы время не терять.
— Все равно – неодобрительно проворчал подъездный – Не дело это. Хотя, если на продажу…
— Вот вас разобрало – я немного смутился – Не собираюсь я их продавать. Как, собственно и лично пользоваться. Нет, попробовать пустить их в ход было бы интересно, просто в качестве эксперимента, но лично я не рискну.
Собственно, мысли об этом у меня вертелись в голове еще в процессе варки, когда мы с Родькой сидели и ждали закипания воды. Несмотря на огромные сомнения в успехе данного предприятия, надежда на то, что результат воспоследует, была. Но вот путей использования этого результата в практических целях я не видел.
— Почему? – удивился Родька – Что тут такого?
— Ну, в первую очередь я не стану скармливать вот это даже очень мне неприятному человеку– объяснил я ему – Получиться что-то получилось, но что именно — мне до конца неизвестно. А если это яд? Что-то где-то чуть-чуть сдвинулось, и вместо женского «йохимбе» на выходе стрихнин получился. Травану девку – и привет. И ее жалко, и мне невесело. Перспективка-то тогда какая нарисуется, сам посуди? Прямо как в песне — «и вот опять передо мной параша, вышка, часовой».
— Разумно – признал Вавила Силыч.
И тут Родька отколол номер – он цапнул у меня с ладони один кристаллик, засунул его в рот, проглотил и на секунду замер. Потом причмокнул и сказал:
— Не яд, это точно. Насчет шур-мур не скажу, но что не яд – ручаюсь.
— О как – ошарашенно посмотрел на него я – Скажи, ты в своем уме?
— Что? – Родька повертел головой – Меня яды не берут вообще. Зато я их чую прекрасно, и определить в состоянии – сильный он или нет. Даже состав различить могу, что в него вошло рассказать. Вот это – не яд. С этого даже живот не расслабит. Кстати – потому и хлеб ваш есть не могу. Столько там всего намешано…
— Полезный талант – признал я – Не яд, говоришь? Уже проще. Хотя дело не только в этом. Тут еще моральный аспект.
— Прибавляешь в моих глазах – снова похвалил меня подъездный, поняв, что я именно имею в виду – Я, если честно, никогда эти зелья приворотные не жаловал. Сколько не живу, ни разу не видел, чтобы из них чего путное получилось. В чувствах людских только сами люди себе помощники, а все подобное им только мешает. Или того хуже — с пути истинного сбивает.
Ну, тут меня Вавила Силыч переоценил. Я не только нравственность имел в виду, я еще и о соответствующей статье уголовного кодекса задумался. Все-таки некие признаки насилия тут фигурируют, как не крути. Хотя и не уверен, что хоть один суд всерьез будет рассматривать использование магического зелья. А вот квалифицировать его как психотропный препарат может запросто. Если, конечно, в крови пострадавшей его обнаружит.
Тьфу ты, какая ересь в голову лезет.
Но все равно – до жути интересно, работает эта штука или нет? И, что самое паршивое, проверить это можно только опытным путем. В общем – все как у девочки-старшеклассницы — и хочется, и колется, и мама не велит.
Дурака я свалял, надо было пробовать другое зелье сварганить. То, которое для убеждения кого угодно в чем угодно, от него вреда никакого не будет никому. Хотя – кто мне мешает его сейчас сделать?
Увы, но не получилось. Как раз в тот момент, когда я дозрел до решения продолжить эксперименты, зазвонил телефон. Это оказалась моя мама, которая в приказном порядке (а по-другому она со мной уже лет десять как не разговаривала. И не только со мной, а и со всеми остальными тоже) сообщила, что они с отцом таки собрались съездить на следующей неделе на дачу, потому я позарез нужен им в качестве бесплатной рабочей силы. У бати прихватило поясницу, и он не в состоянии таскать из «Оби» то, что она наметила купить. Машину вести может, «беленькую» употреблять вечером под борщ тоже в состоянии, а рассаду, известь и удобрения таскать нет. Потому – одевайся, сынок, обувайся сынок, и через пять минут чтобы был у подъезда, бодрый и веселый. И без возражений. Вот женишься, внуком осчастливишь – оставим в покое, а до той поры – извини.
Типичный шантаж, по-другому не назовешь.
В общем – обратно домой я попал только в воскресенье вечером, и мне было уже не до зелий. Покупки и загрузка приобретенного в багажник сменились дорогой к родителям, после перешли в семейный ужин, наутро нашлись другие дела – все как всегда. Правду говорят — только попадая ненадолго в отчий дом, ты вспоминаешь, почему так радовался, когда в свое время из него сбежал. Все это здорово, но очень уж утомительно.
Отдельно меня опечалило устремление маменьки выбраться на следующей неделе на природу. Точнее – это-то было понятно, чего бы мы тогда по магазинам полдня шастали? Печально было то, что она меня с собой надумала прихватить, в качестве бесплатной рабочей силы. И не откажешь – мама все-таки, и ехать жутко неохота. И так, по жизни, и из соображений безопасности. Плюс самое главное — ведь замучает она меня там своими советами и рассуждениями.
За то время, пока меня не было, Родька изрядно потрудился. Раздобыв где-то обрезки досок и отыскав в кладовке пластмассовый короб с инструментами, он сварганил нечто вроде ящика, в котором для каждого из купленных мной ингредиентов нашлось свое место. Выглядела его поделка неказисто, но мне все равно она очень понравилась. Позаботился он и о спиртовке с котлом, надраив их до блеска.
Четыре оставшихся белых кристаллика он положил в пустой пузырек из-под «кетонала», который отыскал в аптечке. Пузырек этот был маленький, пузатый и с коричнево-матовым стеклом. Когда я взял его в руку, встряхнул и увидел, как кристаллики крутнулись в нем вокруг своей оси, то снова почувствовал себя настоящим алхимиком. Или отравителем, в сериалах яды всегда в таких пузырьках бывают.
И сразу же вопрос – зачем я его положил в карман того пиджака, в котором хожу на работу? Вот для чего?
Хотя – стоит ли играть с самим собой в поддавки? Да, слаб человек. И я слаб. Так-то, вслух, я говорил себе: «Нет, нет, нет, Сашка, я не стану пускать это в ход. Как можно? Это аморально. Это может принести вред человеку». А внутри, где-то там в душе, очень глубоко, я только того и хотел. Нет-нет, не причинить вред, разумеется. И даже не поиметь какую-нибудь красотку, в этом как раз ничего такого особенного нет. Девчонки новые, ощущения старые. Возможно, во времена Митрия с этим была серьезная проблема, но в нашем мире все гораздо проще, если у тебя хоть сколько-то подвязан язык.
Важен факт того, что зелье действительно работает. И работает так, как об этом написано в рецепте. Если оно работает, значит можно и нужно двигаться дальше. И для повышения самооценки это будет очень полезно.
Все это вертелись у меня в голове по дороге на работу. Эдакая адская смесь самоуговоров и самоедства. Ну да, возможно кто-то вот так запросто сможет недрогнувшей рукой подмешать какой-то женщине зелья в кружку с кофе. Ну, он герой. Мачо-мэн и все такое. Для меня все-таки определенные этические нормы существуют. Одно дело – споить одногруппницу на вечеринке «Северным сиянием», другое – пустить в ход бытовую магию. Последствия разные. От «ерша» только головная боль, а от этого зелья – фиг знает, что может случиться?
Впрочем, это все были отвлеченные размышления идеального характера. Работа есть работа, романы там случаются, хоть и нередко, но для сексуальных экспериментов современный офис подходит только в фильмах с пометкой «для взрослых». Это там есть брутальные директора, секретарши в чулках и проказники менеджеры обоего пола.
Только по жизни – хрень это все. Нет, на Новый год всякое случается, особенно когда все уже в «хлам», но он и бывает раз году. И то если куда-нибудь на корпоратив не увезут. Хотя последние два года нас никуда не возят, потому как кризис и режим экономии.
А так – какие эксперименты?
Во-первых, везде висят камеры. Ну, может и не везде, но никто точно не знает, где они есть, а где нет. Силуянов запретил своим бойцам просвещать нас, клерков, о их расположении.
Во-вторых – служебные романы не поощряются вообще, по крайней мере явные. Банк – не дом свиданий, мы сюда работать приходим, а не личную жизнь устраивать. Нет, они случаются, люди есть люди, но если подобное происходит, то это следует по возможности держать в тайне. Потому как советами замучают, и сплетнями тоже. Опять же – не всем чужое счастье глаз радует. Есть и те, кому оно его колет. Бывали неприятные прецеденты, я сам тому свидетель.
Да и отдел по работе с персоналом списывать со счетов не стоит. Все помнят, как Оксану Ожешкину выжили из банка, когда она за Сашку-программиста замуж вышла. Мол – не должны муж и жена в одной организации работать. Даже если в разных отделах. Романова постаралась, зараза такая. Она сама на Сашку заглядывалась, это все знали, так что ей этот брак костью в горле встал. А ее начальница, Чиненкова, ей всесторонне тогда помогла.
Кстати, Сашка после этого тоже недолго проработал, и месяца через три свалил в другой банк. Причем, получив документы и расчет, перед самым уходом из здания подарил Романовой чупа-чупс. На память, надо полагать.
В общем — сидя за столом, я даже сам посмеивался над своими недавними дорожными мыслями. Если это зелье и испытывать, то где-то в другом месте. Не здесь.
Может, в клуб какой сходить?
Монотонная работа и раздумья настолько меня вышибли из реальности, что случилось небывалое – я обед прозевал. На моей памяти подобного вроде как и не было ни разу.
Из транса меня вывела Денисенкова. Она потыкала мне пальцем в плечо и тоном, которым обычно говорят со смертельно больными людьми, спросила:
— Саш, все в порядке?
— А? – посмотрел я на нее.
— Просто времени уже почти три – пояснила Ленка, глядя на меня своими добрыми карими глазами – Ты на обед не пошел, и в туалет с утра ни разу не ходил. И к операционисткам даже не наведался ни разу. У тебя все нормально? Может, случилось чего?
— Вроде нет – я посмотрел на часы – Ого, и правда уже сколько натикало. Пойду, пожру.
— Влюбился – подытожила улыбчивая и высокая Наташка Федотова – У меня всегда так же бывает. Я в себя уйду – и привет, не дозовешься. Из-за этого как-то муж без ужина даже остался. Котлеты горят, а мне хоть бы хны. Стою, мечтаю…
— Смолин? Влюбился? – фыркнула Галя Боярская из кредитного отдела, которая за каким-то лешим забрела к нам – Он на такое неспособен. Он эгоист.
— Ты, Галка, иди к себе в отдел, и там своих кредитников критикуй – возмутилась Денисенкова – Нечего про нашего Смолина гадости говорить. Он, конечно, поганец еще тот, но мы сами его за это нагибать будем. А чужим нечего!
— Правильно-правильно – поддержала ее Наташка – Сашка, по крайней мере, зимой брюки в сапоги не заправляет. А ваш Рыжков так с ноября по март ходит!
Посмотрел я на это, послушал да и пошел себе на цокольный этаж, где у нас находились служебные помещения.
Этот самый цокольный этаж был достаточно просторным, но его львиную долю занимало денежное хранилище, находящееся за семью замками. Причем это не красивый оборот речи, так оно и было на самом деле. Только в большой железной двери, которая закрывала непосредственный вход в хранилище, их имелось четыре, причем два из них открывались специальными составными из двух частей ключами. Плюс кодовый замок, плюс «штурвал» — круглое колесо с фиксатором. Плюс еще две двери – одна с электронным ключом, другая, представляющая собой стальную решетку, с двумя обычными. И это ведь я не все знаю, поскольку лично мне в хранилище делать нечего, не моя это делянка.
Но внутри я все-таки бывал, тогда все и рассмотрел. Как-то раз меня включили в ревизионную комиссию, когда заведующая кассой в отпуск собралась. По идее, я не лучшая персоналия, но все подходящие люди заняты были, вот меня в коридоре и поймали. Времени было жалко, поскольку занятие это не быстрое, там же не только деньги пересчитывают, но и кучу разной другой ерунды, вроде чековых книжек, бланков векселей и закладных кредитных конвертов. Я, было, попробовал отвертеться, но на мою беду в это время мимо проходил Волконский, наш зампред. Он укоризненно покачал головой, грустно улыбнулся и сказал, чтобы я не артачился особо. Все-таки одно общее дело делаем. Какое у меня общее дело с кассой, я не знал, но спорить не стал. Опять же – нет худа без добра, когда еще на хранилище гляну?
Так вот – как спустишься вниз, то слева будет оно, хранилище, а справа – нечто вроде служебных помещений. Площадь мизерная, но там умудрились уместить несколько платяных шкафов, куда мы вешаем зимой свои пуховики, куртки и шубы (в кабинетах их держать запрещено), комнатушку, которую незаслуженно громко называют столовой, два туалета и еще комната с архивом, которую я никогда открытой не видал. И не только я. Ходят слухи, что на самом деле там никакого архива и нет, а на самом деле в том кабинете стоят кожаные диваны, огромный бар, в котором самого элитного бухла стоит столько, что хоть залейся, огромный телевизор и даже шест для стриптиза. И открывается эта дверь только в те дни, когда в банк приезжают собственники. Их туда водит предправ, чтобы они ему мозг не насиловали вопросом, почему прибыль такая маленькая.
Самое забавное, что я в это почти верю. Я видел наших собственников и на месте предправа поступал бы точно так же. И, если понадобиться, сам крутился бы на этом шесте, во избежание. Серьезные дядьки. Не бандиты, само собой, такое только в кино бывает, но сразу видно – люди с положением. И неслабым. Чихнут – и нет тебя.
Впрочем, им до меня, слава богу, дела нет. Да и с каких бы радостей? Мы с ними из разных миров. Сие не хорошо и не плохо, просто так оно есть. Каждому свое. Мне вот например – бутерброды с сыром и ветчиной. Увы, но покупка набора «Домашний травник» пробила небольшую брешь в моем бюджете, потому я решил сегодня воздержаться от бизнес-ланча и прихватил с собой на работу «бутеры». Так сказать – любишь кататься – люби и катайся.
Если честно, думал, что внизу уже никого нет, народ обеденные часы соблюдает свято. Но нет, в столовой обнаружилась та самая Романова, которую я как раз недавно вспоминал. Она сидела за столом и лениво ковыряла вилкой какую-то неаппетитную дребедень, в которой угадывались овощи, сыр, орехи и изюм. Причем это все еще было полито резко пахнущим соусом.
— Привет – сказал я ей и открыл холодильник – Как сама?
— Регулярно – Романова наколола на вилку изюминку – Время от времени.
Я почесал затылок – моих бутеров не наблюдалось. Точно помню, что клал их вот сюда, между пластиковой помятой коробкой-бутербродницей Лешки Ухина, начальника программистов, на которой написано «Warning! Заправлено термопастой!» и фольговым кругляшом Рыжкова с неизвестным содержимым. Коробка есть, кругляша нет. И моего пакета тоже нет. Вот что за люди, а? Кто-то сожрал.
Я поворошил просроченные йогурты и разнокалиберные «бутербродницы» на разных полках. Нету. Даже в морозилке нету. У нас такие шуточки практикуются, так что проверить стоило. Сказочное свинство!
— Судя по лицу, ты остался без обеда – заметила Романова.
— Редкая проницательность – не без сарказма ответил я.
— Но-но – помахала вилкой она – Не зарывайся. Я все-таки заместитель начальника отдела.
Вот любит она «включать» руководителя. Это все знают, за ее спиной над этим смеются, но при этом без особой нужды особо ее все-таки не подкалывают. Навредить она сама не может, руки коротки, но зато может в нужный момент напеть что-то Чиненковой. А вот та, будучи непосредственно начальником отдела по работе с персоналом, жизнь способна испортить будь здоров как. Например, доколебаться до какой-нибудь ерунды, как пьяный до кочерги, и штрафануть тебя процентов на десять от зарплаты. Бывали уже такие прецеденты.
Я все это знал, но горечь утраты и чувство голода были сильнее инстинкта самосохранения.
— Плохо работаете, товарищ начальник – обвинительно произнес я – Развели, понимаешь… Продукты в холодильнике оставить нельзя, им сразу ноги приделывают. Раз вас поставили за персоналом бдить, так бдите.
— Разговорчивый ты какой стал, Смолин – Романова сузила глаза – Расслабился после того, как Севастьянов приболел? Ты особо не разгуливайся, он сейчас здоровье поправит маленько, и снова за тебя возьмется.
Вот вроде красивая девчонка — глаза голубые, губы пухлые, грудь наличествует. А никто за ней даже спьяну не ухлестывает, хоть она и дает понять на «корпоратах» то одному, то другому из ребят, что не против этого. И мне на двадцатилетии банка тоже глазки строила. Все-таки характер – он накладывает свой отпечаток на внешность человека. Ауру некую.
— Боюсь-боюсь – буркнул я, закрывая дверь холодильника – Прямо вот до дрожи в коленях.
Романова что-то хотела мне сказать, но не успела – зазвонил ее телефон. Она пригрозила мне пальцем, поднесла его к уху и вышла из помещения. Слышимость по «мобильникам» здесь была никакая, это знали все.
Не будь я зол как собака, скорее всего я бы не сделал то, что сделал. То есть – не достал бы пузырек и не бросил один кристалл на кусочек сыра. Сыр этот был вроде брынзы, белым, потому кристалл слился с его цветовой гаммой превосходно, в один миг.
Тут как раз вернулась и Романова.
— Гребаный подвал – сообщила мне она, присаживаясь к столу и кладя на него свой «айфон» — Терпеть его не могу.
— Питайся в кабинете – посоветовал ей я – Так сказать – вам везде.
— Смолин, мне правда уже интересно стало, с чего ты так осмелел? – Романова подцепила вилкой тот самый кусочек сыра – Раньше тише воды был, а тут прямо как прорвало тебя. Не просветишь меня? По-дружески, как коллега коллегу?
И она отправила еду в рот.
Вот интересно, мне когда заветное слово говорить надо? Когда пища в желудок упадет или раньше?
Романова жевала, с неподдельным интересом глядя на меня. Она мне сейчас напоминала работника НКВД из псевдоисторических телесериалов. В них эти бравые ребята тоже сначала добродушно говорили с будущими «врагами народа», кушали или курили папироску, а после добросовестно били их ногами и табуретами. Уж не знаю, сколько в этом было правды, но выглядело все именно так.
Тем временем моя собеседница наконец прожевала пищу и с отвращением посмотрела на то, что осталось в тарелке.
— Невкусно? – утвердительно произнес я.
— Гадость редкая – подтвердила Романова – Но надо. Мне диетолог это посоветовала. Я в августе на море собираюсь, надо в форму себя привести.
— Море – это хорошо – мне оставалось только вздохнуть – Пальмы, волны и фрукты. Завидую.
— А тебе это только и остается, Смолин – злорадно сообщила мне Романова – Отпуска летом тебе не видать, я уж позабочусь. Потому что нечего выпендриваться. Думай, с кем и о чем говоришь.
— Сингулярность – негромко, но отчетливо произнес я.
Самое забавное, что я и впрямь сейчас был готов ее того… Этого самого. Чтобы ей потом тошно было хоть ненадолго, а аккурат до того момента, пока память не сотрется.
Романова икнула, глядя на меня. Ее зрачки прямо как в кино сначала сузились, а потом расшились, фокусируясь, как фотокамера в телефоне.
— Смолин – грудным голосом, совершенно не похожим на ее обычный, проворковала она – Сюда иди.
Вот в этот момент я и понял, какую неимоверную глупость я совершил. Эксперимент, эксперимент. А делать-то теперь чего? Не ставить же ее в самом деле в раскорячку к стене? Шутить можно сколько угодно, а делать это здесь и сейчас – это даже не бред. Это по-другому называется.
— Свет, ты чего? – опасливо спросил у нее я.
Романова дернула ворот своей синей блузки, пуговицы застучали по полу, и я увидел вполне себе симпатичный кружевной бюстгальтер фиолетового цвета.
— Сюда иди – потребовала она, и рывком поднялась со стула.
Лицо ее покраснело, она тяжело дышала, на лбу выступила испарина.
— Эк тебя забирает – пробормотал я, отступая к двери.
Она сделала два шага и приперла меня к холодильнику. Ее холодная ладонь легла на мою щеку.
— Саша – выдохнула она, обдав меня запахом соевого соуса – Я давно этого хотела.
Мне в голову пришел нелепейший вопрос – хотела именно со мной или хотела вообще? В случае с Романовой второй ответ более правдоподобен.
Ее вторая рука уже дергала мой ремень, выдавая ее незнакомство с этой деталью мужского гардероба. Эдак она его никогда не расстегнет.
Впрочем – мне этого и ни к чему.
— Вынужден тебя расстроить – я понял, что пришло время линять – Наши желания не совпадают.
Ее этот аргумент совершенно не смутил, она только сильнее наперла на меня, так, что ручка холодильника начала причинять спине серьёзный дискомфорт.
— Ты просто не понимаешь – просопела она мне в лицо, оставила в покое ремень штанов и уцепилась за мой галстук – Нам будет хорошо. Очень хорошо.
— Не уверен – уже всерьез забеспокоился я, оттолкнул ее, попутно отметив, что грудь у нее, конечно, достойная и выскочил из столовой.
— Стоять! – в голос взвизгнула она, и я осознал, что она последует за мной, добиваясь своего, Рванет в любую точку банка, включая кабинет предправа, не обращая внимания ни на реакцию окружающих, ни на свой внешний вид. У нее мозги отключились полностью, остались одни инстинкты. Точнее – один инстинкт. Основной, так сказать.
Забористую штуку я сотворил. Хоть сейчас она, похоже под монастырь подведет, но забористую. Но применять ее нужно с умом и в соответствующей обстановке, а не как я сейчас.
Выход был только один, и я незамедлительно воспользовался им. Воспользовался и закрылся, щелкнув замком. Все-таки хорошо, что в «цоколе» места так мало и все рядом. В том числе столовая и туалет.
— Саш-ша! – шумно выдохнула за дверью Романова – Саш-ша, ты куда? Мы созданы друг для друга, Саша. Мне это нужно здесь и сейчас. Открой!
И она бахнула рукой по двери.
Интересно, какой временной промежуток Митрий вложил в слово «быстрое»? Как скоро ее отпустит? Через десять минут? Через двадцать?
А что если пограничным условием является именно тот факт, что девушку непременно надо… Эээээ… Ублажить? Что если без этого действие зелья не прекратится?
Блин, блин!!!! Ну, вот зачем я это сделал? Лучше бы зелье убеждения сварил. И убедил бы Романову в том, что я молодец.
— Саша – судя по звуку, она ударилась о дверь всем телом – Выходи, скотина! Я хочу! Я так хочу! Бл…ь, открой эту долбаную дверь!
Удар за ударом обрушивались на ненадежную преграду, которая отделяла меня от осатаневшей Романовой.
Мне стало реально страшно. На бумаге все это выглядело весело, а теперь, слыша, что стало с пусть и стервозной, но всегда адекватной Светкой, я начал понимать, что именно заключено в этих зельях, какая мощь и какая сила. И еще то, что если ими пользоваться бездумно, то есть хороший шанс на то, что эта сила повернется против тебя.
Удар! Еще удар! Слов я не слышал, из груди Романовой вырывались сип и свист. И что-то вроде рычания.
Я ощущал себя Шараповым из «Места встречи», когда горбун скребется под дверью и обещает его зубами загрызть. Кстати – не дам гарантию, что у Романовой нет того же в мыслях.
— Свет, ты чего? – послышался голос Вовки Южакова из казначейства, которого по какой-то надобности занесло на цокольный этаж. В нем в равной степени сочетались веселье и обеспокоенность.
Его можно понять. Сами посудите – на его глазах полуголая Романова из отдела по работе с персоналом, тряся грудями, ломится в туалет. Такое ведь не каждый день не увидишь, и о подобном потом еще долго можно на неформальных товарищеских пьянках рассказывать. Но при этом явно что-то нездоровое в этом есть. Нервные срывы в нашем деле штука обычная, потому что профессия у нас такая, специфическая, на деньгах же сидим, да еще и на чужих. До дурки никто не доходил, но «психа» люди через одного время от времени дают. Хотя я об этом уже вроде говорил.
Светка ответила ему длинной нецензурной тирадой и начала долбить в дверь каблуками туфель.
Сквозь град ударов, отдающихся в голове, я услышал щелканье удаляющихся штиблетных подошв. Судя по всему, Вовка сообразил, что дело плохо и рванул за помощью. Хотя и непонятно пока, за какой именно. Но мне любая сгодится.
Я угадал. Через пару минут у двери, которая начала потрескивать и пошатываться (Светка снова начала биться в нее всем телом), послышались шаги.
— Светлана, что происходит? – это была Чиненкова. Разумно, кого еще сюда вести? Это и проблема по ее профилю, и ее же заместительница.
Вот только лучше бы она этого не делала, поскольку Романова исключительно в нецензурных выражениях объяснила ей, что именно происходит, кто сидит в туалете и что она сделает со мной, когда проникнет внутрь кабинки.
— Ты в своем уме? – явно опешив, поинтересовалась у нее Чиненкова.
— На зрачки ее посмотри – посоветовала ей Немирова, которая, оказывается, тоже пришла вниз – Это наркотики. Не тяжелые, не пугайся. Скорее всего, какой-то возбудитель, я про подобное слышала, когда еще на госслужбе была.
— И что делать? – впервые за все время работы в этом банке, я услышал в голосе стальной Чиненковой растерянность.
— Вязать – невозмутимо сказала Анна – Что еще? Ситуация нетипичная, потому и меры надо принимать нестандартные, которые звучат как бред. Вяжем и вон, в хранилище ее, в комнату пересчета, пока в себя не придет. Нарушим, конечно, все что можем, но тут важнее избежать огласки. Не дай бог про случившееся станет известно всему коллективу. Что ты на меня так смотришь? Если все про это узнают, не на уровне сплетен, а увидят своими глазами, то эта история непременно просочится в сеть. А оттуда – на новостные сайты. Представь себе заголовки — «Легковозбудимый банк». Или «СКД-банк. Деньги, наркотики, секс».
— Тьфу-тьфу-тьфу – сплюнула Чиненкова – Южаков, руки ее держи.
— Как? – в голосе Вовки было безграничное удивление.
— Крепко – посоветовала ему Немирова – Намертво. Люсь, вон ее кофта валяется, ей и свяжем. Надо же, всю разодрала. Дорогая ведь, жалко. Южаков, не дергайся. Ты что, женскую грудь не видел?
— Так она меня ей по роже! – явно совсем уже офигевая, выдавил из себя Вовка.
— Ну и радуйся – невозмутимо ответила ему Анна – Все удовольствия тебе на работе перепали сегодня, и скандал, и стриптиз. Давай, к стене ее прижми, чтобы не дергалась. Люсь, стукнись в кассу, пусть откроют, а потом к лестнице иди, мало ли кого сюда принесет. Смолин, выходи, ты нам нужен. Да не бойся, мы ее держим.
И в дверь постучали.
Спасибо за проду)))