«Чужая сила» Глава одиннадцатая

         Глава одиннадцатая

 

Маринка так и не проснулась до самого дома. Да я и сам, признаться довольно быстро закемарил, убаюканный быстрой ездой. Евгения вела машину жестко, по-мужски, с самого начала вдавив педаль газа в пол своей маленькой ногой в светлой кроссовке. Хорошо еще, что трасса была пустая.

Разбудил меня Нифонтов, без особого стеснения потыкав пальцем в мой живот.

— Подъем, Александр – бодро сказал он и подмигнул, увидев, что я открыл глаза – Все, путешествие закончено, вы почти дома.

— Даже не верится – потер глаза я – Суток не прошло, как я отсюда уехал, а ощущение такое, что из кругосветки вернулся.

— Ну, время не всегда исчисляется часами и минутами – произнес оперативник – Эмоции, которые пережил человек за тот или иной период времени, это тоже некое мерило.

— Коль, ты меня пугаешь – перекрестилась Мезенцева – Эк тебя с недосыпа растопырило.

— Да это не я сказал – отмахнулся от нее Николай – Мне до таких высказываний еще жить да жить.

— А, понятно – Евгения лихо крутанула руль, сворачивая на мою улицу – Из репертуара Титыча высказывание. Как я сразу не догадалась.

— Из чьего репертуара? – переспросил я.

— Неважно – Николай протянул мне визитку – Вот телефоны, о которых я говорил. Моя карточка у тебя есть, это Женькина. И на обороте, видишь, еще один телефон? Это Пал Палыча, о котором я тебе говорил. Но этот телефон на совсем уж крайний случай, только если до нас не дозвонишься.

— Понял – я убрал карточку в карман – Надеюсь, до крайнего случая дело не дойдет. Мне лично вообще хотелось бы, чтобы в вашей операции все обошлось без моего участия.

— Это вряд ли – не стал меня обнадеживать Николай – Да и вообще – всегда лучше предполагать худшее, в этом случае люди не расслабляются и быстрее соображают. Вот и ты не нюха не теряй, будь всегда настороже. Не забывай втыкать нож в притолоку, не ленись, изучай ведьмачью книгу. Будь готов к тому, что придется защищать свою жизнь, причем не по людским правилам и законам, а по другим, заповедным, поконным.

— Да, о заповедных вопросах – я подавил зевок – Слушай, а ты правда поедешь тех ведьм уничтожать? Ну, что из Лозовки? Вроде как ты им обещал.

— Неплохо бы – помолчав, ответил Нифонтов – Но пока нет. Я же говорил – это те еще твари, их убить сложно. Причем тут есть дополнительный нюанс – природных ведьм надо убивать только ночью и только тогда, когда они в своем истинном облике. И желательно в новолуние. Поэтому – пока нет. Но можешь мне поверить – я про них не забуду, уж будь спокоен.

И я ему поверил. Этот не забудет. Не завидую я трем обитательницам Лозовки.

— Приехали – Мезенцева тормознула у моего подъезда – Все, Сашка, ты дома. И подругу свою мне тут не вздумай оставить, забирай ее с собой.

— Спасибо вам – еще раз от всего сердца произнес я – Если бы не вы…

— Все-все, это мы уже слышали – похлопала ладонями по рулю Мезенцева – Не повторяйся.

Я вышел из машины, обошел ее вокруг, открыл дверь и вытащил из салона спящую Маринку. Она что-то пробормотала, когда я закинул ее руку себе на шею, почмокала губами, но глаза не открыла.

— Помочь? – спросил меня Николай.

— Донесу – пропыхтел я – На созвоне.

— Бывай – донеслось из салона, хлопнула, закрываясь, дверь и внедорожник, обдав меня дымком из выхлопной трубы, резко рванул с места.

— Дизель – чихнул я и с невысокой скоростью направился к подъездной двери.

— Ой-ла! – воскликнула дворничиха, заметив нас – Что ты делаешь, зачем ей пить дал! Она же ребенка ждет от тебе. Нельзя ей пить! Что ты голова свой думал!

— Она…. Сама… — пропыхтел я, щаря в кармане в поисках ключей – Никогда у меня ничего не спрашивает.

— Ты такая же был, Фарида – поддержал меня муж дворничихи от соседнего подъезда – Никогда меня не слушала! Зачем сюда приехала беременная? Говорил – дома сиди, денег жди!

— Жена с мужем жить должна – сдвинула черные брови дворничиха – Что за жизнь – ты тут, я там?

— Так если приехала – то молчи! – рыкнул дворник – Говорить много стала, алла! Эта Москва как зараза какая-то, все вы смелый такой становитесь. Если он решил, что его женщине можно немножко вина – значит, можно. Его женщина, ему решать.

— Спасибо – поблагодарил я дворника за мужскую солидарность, и наконец открыл дверь – Приятно встретить настоящего единомышленника.

— Куда деваться, э? – сообщил мне дворник – Если не мы их, то они нас. Много воли взяли, надо их того!

Чего именно «того» я так и не понял. Да и если честно – меня сейчас самого «того» можно, ноги не держат.

На последнем издыхании я ввалился в квартиру, допер Маринку до дивана, разул ее, поразмыслил – стянуть с нее одежду или нет, и решил, что не стоит. Ну да, можно было бы устроить веселую шутку с небрежно скомканной одеждой на полу и искусственно использованным презервативом, но лениво. Точнее – сил нет. Да и потом – кто знает, какой контакт у нее в голове после подобной шутки перемкнет? А главное, ведь потом не докажешь, что это был розыгрыш. Так что – нафиг.

Вернувшись в прихожую, я обнаружил, что рюкзак уже расстегнут, а Родька вынимает из него какие-то вещи, вроде вышитых полотенец, маленьких лапотков, подшитых кожей валеночков, и тому подобных старорусских сувениров. Плюс какие-то узелки, туески… Как он столько хлама в рюкзак вообще впихнул?

— Слушай – спросил я у него – Это значит, нож просто взять и воткнуть надо? Без всяких наговоров?

— Старый хозяин так делал – подтвердил Родька – Не слышал я, чтобы он заговор каждый раз клал на притолоку или нож. Только тут так, хозяин – может, притолока давно заговоренная была. Дому нашему лет-то много уже и не он его строил. И не предыдущий хозяин тоже. Смекаешь?

— Смекаю – кивнул я – Надо было с собой не только нож забирать, но и часть избы перевозить.

Странно, не производил дом ведьмака ощущения древней постройки. Дом как дом, обычный, дачный, пригодный для зимнего проживания. Таких по Подмосковью пруд пруди. Но и словам Родьки не верить смысла не имело. Хотя и Дарья Семеновна тоже изначально выглядела как безобидная старушка.

Впрочем – хрен с ним, с домом, пусть выглядит, как хочет. Мне в нем не жить. А тут – как будет, так и будет, сделаю, как сказано было, после поглядим.

Я достал нож и вогнал его в деревянный косяк второй двери.

У меня просто их две – первая, металлическая и вторая, деревянная, старая, которая тут всегда была. Удачно получилось, что говорить. В металл-то хрен чего воткнешь.

— Бди – сказал я Родьке – А я спать.

— Ага – отозвался тот – Хозяин, а эта твоя знакомица, она чего, с нами здесь жить будет?

— Нет – ответил я и поинтересовался – А ты что, против?

— Против – немедленно заявил Родька – Кабы она хозяйственной была, рукастой да ухватистой – тогда ничего. А с этой толку, как с гуся воды. Сразу видно – никчема лядащая. И вообще – у нее свой дом есть, чего ты ее туда не отволок?

— Устал очень – предельно честно ответил ему я – Да не расстраивайся, выспится – уйдет. Нужны мы ей.

Помахав ему рукой, я добрел до комнаты, подвинул Маринку, которая уже успела раскинуться на диване в форме морской звезды, и бухнул голову на подушку. И отключился как телевизор при сработавшем таймере, как в темноту провалился.

Разбудила меня, как и следовало ожидать, Маринка. Она хлопала мне по щекам, дула в нос и дергала волосы.

— Изыди – попросил ее я, не открывая глаз – Какого тебе надо?

— Правды мне надо – требовательно сказала моя соседка – Суровой и безжалостной.

— Не вопрос – пробормотал я – Телевидение нас зомбирует. Этого достаточно?

— Это все не то – Маринка защемила мой нос, не давая дышать – Я хочу большего.

— Если я тебе расскажу больше, то мне придется тебя убить – мой голос явно звучал крайне забавно – Так что лучше не надо спрашивать лишнего.

— Смолин, это все – было? – отпустила меня Маринка – Или это был сон?

— Ты сама во что хочешь верить? – спросил я у нее.

— Я? – судя по всему, подобная мысль в шальную голову моей соседки не приходила – Не знаю.

— Вот ты определись, а потом спрашивай – я наконец открыл глаза, и понял, что проспал почти весь день, поскольку по стене комнаты ползли багровые сполохи заката – Чего шуметь раньше времени? Меня зачем будить было? Мог бы еще спать да спать.

— Саш, кроме шуток – это все действительно имело место быть? – непривычно жалобно спросила Маринка – Лес, поляна, эти три… Фурии. Я прагматик, я всегда точно знаю где я была и что со мной происходило, даже когда набухаюсь вусмерть, а тут прямо раздвоение какое-то. Умом понимаю – это все правда, а внутри что-то убеждает, что подобного быть не могло, потому что не могло быть на самом деле. И главное – я же не пугливая домашняя девочка, чтобы форсировать память, говоря себе, что про увиденное лучше забыть. У меня с нервной системой все в порядке.

— Марин, скажи, ты про это писать статью будешь? – поинтересовался я.

— Нет.

— Дальше копать эту тему станешь?

— Нет – Маринка даже вздрогнула после моего вопроса. Как видно, подобное ей в голову не приходило.

— Так какого лешего тебе надо? – потянувшись, спросил у нее я – Было, не было – какая разница? Ну, есть в мире такое, чего в нем быть не должно – и что? Мы живы? Здоровы? В привычном для нас мире? Так и радуйся этому. И иди вон, кофе сделай. Чую, без него фиг до конца хмарь в голове развеется. Блин, хуже нет, когда график день-ночь сбивается, теперь в нормальный ритм полнедели входить буду.

Мне даже странно было, что о подобных вещах приходится говорить именно с этим человеком. Моя соседка всегда сама кому угодно что угодно объяснить могла, а чужое мнение ей всегда было безразлично. А тут – на тебе, сама бледная и глаза как у трепетной лани.

— Удивляюсь я тебе, Шурка – медленно сказала Маринка, вставая с дивана – Раньше ты другим был.

— Каким? – заинтересовался я.

— Ну, не рохля, конечно, но…- Маринка помахала мальцами левой руки – Не боец, короче. Ты же понимаешь, о чем речь?

— Понимаю – кивнул я – А теперь?

— А теперь – удивляюсь я тебе – она нагнулась ко мне и потрепала по голове – Откуда что взялось? Ладно, кофе сам себе сваришь, я домой. Меня ждет ванна и, возможно, немного «бейлиса». Попробую понять, что мне нужно – помнить или забыть.

— Давай-давай – одобрил ее планы я – Только в ванной не засни.

Маринка ушла, я закрыл за ней дверь и направился на кухню. Желудок недвусмысленно давал мне понять, что не худо было бы подумать и о нем. Требование это я счел вполне резонным и открыл дверцу холодильника. Открыл, посмотрел в его белое нутро и печально вздохнул.

Пустота. Ледяная пустыня. Белое безмолвие. Нет, кое-что там, конечно, имелось. Например – масленка. Тоже, правда, почти пустая, но она же там стояла? Еще – кетчуп в боковом отсеке, что находился в дверце. Три кубика «Магги». Они ровесники холодильника, они там уже четыре года лежат, как их мама сюда положила. И они еще лет десять пролежат, не меньше.

Печально, хотя и предсказуемо. Я в магазин по субботам хожу и на неделю его загружаю незамысловатой и легко приготавливаемой снедью. Суббота была вчера, но употребил я ее на другие дела, потому в доме жрать и нечего. Даже пельменей нет.

Хотя, это я прибедняюсь и ищу оправдания собственному нежеланию готовить. Есть крупы, есть макароны, есть картофан, наконец. Опять же — вон, банка тушенки стоит. Запросто можно сварганить пусть и незамысловатое, но вполне себе вкусное и питательное блюдо. Но так неохота всем этим заниматься, что ужас просто.

Пока мозг осмысливал эту информацию, руки уже делали то, что должно. Они взяли телефон и стали искать в нем номер местной пиццерии.

Ну да, вредно. Зато делать ничего не надо. В конце-то концов – кто воевал, имеет право у тихой речки отдохнуть. У меня стресс, у меня была безумная ночь, я вообще мог до этой минуты не дожить. И потом – у меня имеются занятия поважнее, чем картошку чистить, а потом ее варить. У меня в рюкзаке лежит книга, которая, возможно, наконец-то мне даст ответы на многие вопросы.

А в магазин я завтра зайду, после работы. Сегодня – и лень, и ну него нафиг. Вон, темнеть начинает, нет у меня ни малейшей охоты из дома вылезать. Чудно – я даже ребенком темноты не боялся, а теперь, став взрослым дядькой, начал ее опасаться. Но мне по этому поводу не стыдно ни разу, разумная осторожность пока никому не вредила. Это я раньше не знал, что происходит в этой темноте, а теперь в курсе. И погружаться дальше в хитросплетения бестиария любимого города не имею ни малейшего желания.

Заказав две пиццы и порадовавшись тому факту, что попал в акцию «Закажи две пиццы, и получи третью в подарок», я сходил в комнату, достал из рюкзака книгу и вернулся на кухню. Пока везут еду, я ее полистаю.

Если честно – внутри у меня шевелилось опять же совершенно детское чувство. Ну, это когда ты уже точно знаешь, что волшебства нету, но при этом тебе очень хочется верить, в то, что может это и не так.

Книга вновь поразила меня красотой обложки, точнее – тонкостью работы. Все эти резные переплетения дерева, в которых один узор переходил в другой – это, конечно, что-то. Резчик, который это сотворил – он был мастер исключительный, это безусловно.

Дерево было не таким светлым, каким оно показалось мне тогда в избе. На самом деле было оно темным, я бы даже сказал – матовым. И отполированным до блеска. И еще оно пахло стариной. Не могу точно описать этот запах, но это именно он. Чуть терпкий и ни с чем не сравнимый.

А еще меня впечатлила застежка, не дававшая книге раскрыться. Я ее как-то сразу ее не приметил, а теперь вот, обратил внимание. Массивная, из светлого металла, вроде как даже из серебра. И тоже изукрашенная узорами. Или даже каким-то знаками. Возможно, даже магическими.

В общем – не знаю, что там внутри этого фолианта, еще посмотрим, но само оформление не подкачало. И, как мне думается, оно недешево стоит. В последние годы в моду вошло коллекционирование предметов русской старины, и эта книга явно из этой категории. Общался я как-то с одним таким знатоком, он у нас в депозитарии свою коллекцию хранит, он мне порассказал и о ценах, и о теневом рынке, на котором продают рукописные книги и допетровские иконы. В общих чертах, разумеется, рассказал, без имен и названий, мы не такие уж близкие знакомцы, но тем не менее общее представление я составил. Вот это произведение искусства наверняка потянет на очень и очень немаленькую сумму.

Но я ее, разумеется, продавать и не подумаю. Жизнь – она дороже денег.

Я щелкнул застежкой, отметив, какая она тяжеленькая, и перевернул обложку.

Титульного листа в книге не было. То ли он не уцелел, то ли изначально не предполагался – не знаю. Но уже на первой странице я увидел закорючки, которые, видимо, являлись буквами, из которых складывались слова. Вот только назвать эти буквы хоть сколько-то знакомыми, я не смог. То есть – вон та вроде «а», та – «к». Но не факт, не факт.

Но одно мне стало предельно ясно – это на самом деле очень, очень старая книга. Я бывал на выставках и видел те же вышеупомянутые рукописные книги десятого-пятнадцатого веков. То, что сейчас лежало передо мной, было откуда-то оттуда, из глубин времени. Достаточно было глянуть на бумагу, на чернила, въевшиеся в нее – и все становилось ясно.

А еще, глядя на эти страницы, я окончательно ощутил, что сила, живущая сейчас во мне гостья из невероятно дремучего прошлого. И это прошлое запросто может меня сожрать, потому что ему все равно, какой год и век стоит на дворе. Она, эта сила, вне времени. Я просто ее носитель на какой-то, весьма незначительный для нее срок. И хозяином ей я никогда не стану. Она будет мне служить, если мне удастся доказать, что я достоин этого. Но именно служить, а не подчиняться.

Забавно, но на секунду мне показалось, что это не мои собственные мысли. Мне будто кто-то начитал их, суровым и даже менторским тоном.

Я тряхнул головой. Занесло меня. Ладно, это все лирика. Что там дальше, в этой книге? Кстати – странно. Если я не ошибся в оценке возраста записей, и при этом каждый из тех, кто владел силой, оставлял свой след в данном рукописном диве, то больно она тонка. Тонка именно с точки зрения временного отрезка, так-то в ней страниц под восемьсот на глазок. Но все равно — даже если это, к примеру, не десятый, а двенадцатый-тринадцатый век, то записей по любому должно быть немеряно. И это еще если не учитывать толщину листов и их потрепанность.

Решив не мудрить, я открыл последнюю страницу книги. Пусто. Чистый лист, немного желтоватый, плотный, не такой замусоленный, как первый. И тот, что перед ним, такой же. Всего пустых страниц оказалось десять. Последняя же из заполненных оказалась вполне себе читабельной, даже с поправкой на немного неразборчивый почерк. Буквы современные и написанные самой обычной шариковой ручкой. Впрочем – с чего бы Захару Петровичу искать нелегких путей и писать гусиным пером? Или чем там орудовали в Древней Руси? А это именно он писал.

Я почесал затылок и отметил, то последняя запись датирована концом апреля этого года. Ну, если все предыдущие писцы тоже отмечались здесь пару-тройку раз в год, то тогда объем книги вызывает меньше вопросов. Мне-то думалось, что это нечто вроде дневника, ну там: «Что я сделал за день».

Так что он там пишет?

«Вновь размышляя об нейтрализации эффекта, вызываемого ведьмовским зельем безумия, основанном на венец-траве и дурмане, я, кажется, нашел недостающие звенья в ранее опробованном сборе. Полагаю, что этот вариант будет максимально приближен к тому, что ранее изготавливали мои предшественники. Как, однако тяжело работать с их заметками. Они ведь тогда нашли ответ на этот вопрос, вот только не все я смог понять, поскольку их записи – обрывки мыслей, заметки, чтобы не забыть, но не связные рецепты. Мне не хочется, чтобы тот, кто придет за мной, ломал голову над тем, что уже найдено, потому и записываю все свои изыскания по возможности подробно и понятно. Итак – к сбору, который был мной описан ранее я добавил дождевую воду, собранную при первой майской грозе (0,35 л.), плоды бересклета большекрылого (4 шт.), яд черной гадюки (2,5 гр.) и корень ивы (45 гр.) и варил это все в медном котле на медленном огне три часа, каждый час читая над ним «Небо и землю». Цвет и запах получившегося эликсира порадовали, они близки к тому, что я планировал увидеть и на то, что отражено в заметках Прова, который, как и я, некогда избрал путь зельеварца. Как мне думается, дело в том, что данные компоненты что не слишком близки друг к другу. Луг, лес и вода не враги, но и не друзья, именно этот парадокс и может оказать благотворное воздействие на того, кто глотнул вышеуказанного зелья безумия. При оказии непременно это эликсир проверить. Стефа большая мастерица по части безумия, к ней за зельем то и дело приезжают и из Москвы, и из Смоленска. Может, вызнаю кому оно достанется?».

Бог ты мой, если это подробно и понятно, то что же в тех записях, о которых он упоминает?

Не знаю, кем я стану, но только точно не зельеварцем, меня от одного описания компонентов передергивает. Яд гадюки, корень ивы и какой-то бересклет. Бересклет. Я и слова-то такого не знаю.

А дождевая вода, собранная при первой майской грозе? Вообще дичь какая-то… Ну, не то чтобы совсем уж дичь, но представить себя бегающим за каплями с кастрюлькой я не мог. Возможно все не так, возможно Захар Петрович просто ведро ставил, когда дождь лил, но мне почему-то это привиделось именно так.

А у ведьм-то дело на широкую ногу поставлено. Торгуют, понимаешь, черной магией налево и направо – и в Москве, и в Смоленске. А может, даже, и где подальше. В Конотопе там, или в Таганроге. И ведь поди без кассового аппарата все, с нарушениями действующего законодательства. Взять их, да и сдать налоговикам со всеми потрохами. Я с этими ребятами дело ни раз имел, их ничего не испугает – ни отсутствие дороги, ни лесное капище, ни истинный облик этих теток. Их дело – штраф выписать. Ведьма ты, не ведьма – налоги все равно платить должен. Заплатил – и колдуй спокойно.

Ладно, шутки шутками, а что там дальше? Ага, до этого запись датирована мартом. Ну, как я и полагал.

Полистав книгу, я дошел до того места, где почерк Захара Петровича обрывался и начинался другой, более беглый. Да и не ручкой писал его предшественник, а чем-то вроде химического карандаша, отчего не все буквы были понятны. Почитав его заметки, я понял, что на зелья и эликсиры он не слишком налегал, хотя тоже в них соображал неплохо. Зато ему был близок животный мир. Он общался с волками, совами и прочей живностью. Причем не только общался, но и обделывал с ними кое-какие делишки. Например, вороны таскали ему некие редкие травы, которыми он рассчитывался за что-то как бы вы думали с кем? Со «старой хрычовкой Дарьей». Надо же. Значит – можно с ними мирно сосуществовать все-таки? И Нифонтов про какой-то договор говорил.

Может, если сила приживется, и я с ними поладить смогу? Выражаясь словами все того же сотрудника отдела 15-К, заключу «вооруженный нейтралитет»? Зачем он мне – понятия не имею, но лучше это знать, чем не знать. Поди догадайся, что мне в будущем понадобится теперь.

Интересно, за что такое он Дарье Семеновне платил? Не за то ли самое? Бррр… Отчаюга тогда был этот… Как его… Алексей. Просто Алексей. Кроме упоминания имени, я про владельца химического карандаша ничего не нашел. Да, если честно, не так он и много записей оставил. Куда меньше, чем его наследник.

Чем глубже я продвигался от конца книги к его началу, тем желтее становились листы, химический карандаш сменила перьевая ручка, а через какое-то количество страниц и она пропала, уступив мест простому перу. На самом деле это все меня крайне увлекло. Я практически не вчитывался в текст, так, выхватывал какие-то фразы. Куда интересней было смотреть на почерка тех, кто жил до меня. У кого-то он был убористый, быстрый, явно этот ведьмак все время куда-то спешил, иначе зачем столько сокращений и даже кляксы? А вот наоборот – буковка к буковке, с завиточками, текст как будто напечатан. Был этот Митрофан, Евстигнеев сын, как видно, аккуратистом и занудой. Вон, по полстраницы исписывал за один присест и все со словесными оборотами. «Тако же пробовал я приманить птицу, рекомую «витар», дабы обрести пять-семь ее перьев, кои потребны мне для ранее указанного дела. Но птица та, хоть и отозвалась на мой зов, но в руки так и не далась. Стрелять же ее я не стал, дабы не гневить лесного хозяина».

И все это с «ятями» и «ижицей»

А вообще молодец этот Митрофан, Евстигнеев сын, настоящий защитник живой природы. «Гринпис» бы его одобрил.

Но снова вопросы, вопросы, вопросы. Что за птица «витар» такая? Что у нее за перья такие? Может, они так павлина называли в старые времена? Хотя – откуда под Можайском павлин? Это сейчас там ближнее Подмосковье, а тогда, на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого веков, глушь была еще та. Помещики, абсолютизм и все такое. А эта запись, по моим прикидкам, как раз к этому времени и относилась. Может, к слову, у помещиков павлины и были, но в обычном лесу?

Нет, надо тащить сюда нетбук и сидеть в обнимку с ним. Дальше-то хлеще будет наверняка.  А потом и вовсе непролазные дебри начнутся.

Кстати. Я читал, что есть такие программы, которые текст распознают и делают его вполне читаемым. Со всяких мертвых языков, если он трудно различим и так далее. Надо бы такую программку себе установить и потихоньку наиболее невнятные моменты ей сканировать.

От этих мыслей меня отвлек звонок в дверь, должно быть пиццу доставили. И это очень хорошо, а то у меня в животе уже гвалт поднялся, кишка кишке стучала по башке от голода.

Расплатившись с курьером, я притащил коробки на кухню, чуть ли не пуская слюну от запаха, идущего от них.

— Родька – разложив их на столе и достав из шкафа две тарелки, кликнул я своего слугу – Иди пиццу есть.

— Чего есть? – послышался голос из комнаты и в коридоре раздался топоток – А?

— Вот – я открыл первую коробку, в ней была «пепперони» — Пицца. Нельзя не соблазниться.

— Это чего такое-то? – Родька вскарабкался на табурет и понюхал ближний к нему кругляш колбасы – Хозяин, ты это не ешь! Что это вообще за снедь такая? Кто ее готовил? В каком трактире? Ты же не видел этого.

— Кто надо – тот и готовил – я зацепил один кусок и с наслаждением откусил от него сразу половину – Ешь и не нуди.

— А коли тот пекарь, что ее делал, в нее плюнул? – немедленно заявил этот мохнатый негодяй.

Невыносимое существо. Вот зачем такое говорить? Я теперь начал думать о том, что, может, у того, кто ее разогревал, было плохое настроение и он в нее и вправду плюнул.

Да ну, что за чушь. Главное – вкусно-то как!

— Не буду я это есть – стоя на табуретке, топнул по ней лапой Родька – И ты эту непонятную штуку не харчи, говорю. Коли голоден – давай я кашу сварю. Сорочинская крупа есть, чернослив да изюм я из дому привез. Молока, правда, нет, но это ничего, на воде можно.

— Не хочу кашу – прочавкал я – Давай лучше Вавилу Силыча позови в гости. Может, и он с нами поужинает.

— Да он эту срамоту сроду употреблять не станет – фыркнул мой слуга.

— А ты позови – потребовал я – Пусть он сам решит – станет или нет.

Я ведь так и не отблагодарил домового за то, что он мне помог той жуткой ночью, и это неправильно. Любое доброе дело не должно остаться безнаказанным, этому меня учил весь мой личный опыт. Говорят, что раньше добрые дела совершались просто так, по велению души и сердца, но то было давно, как раз в те времена, когда жил Митрофан, Евстигнеев сын. Сейчас с этим сложнее, и любое доброе дело требует адекватного воздаяния, помимо слова «спасибо», а именно – услуги, по масштабу аналогичной оказанной тебе. Вот меня в свое время Дианка из кредитного выручила, использовав свои связи в МГТУ и договорившись принять отчет на три минуты позже полученного срока, так я ее через две недели отблагодарил, поддержав на кредитном комитете. И не надо путать, это не «ты мне, я тебе», тут немного другие расклады. Хорошее отношение – оно на то и хорошее, чтобы подкрепляться соответствующими поступками. Например – приглашением на поедание пиццы. Нет, услуга Вавилы Силыча тянула на большее, но ничего другого я ему предложить пока не мог.

Ну, а не захочет – так это его дело. В конце концов – мне больше достанется. Обожрусь до потери пульса.

Родька спрыгнул с табуретки и, сердито фырча, нырнул в щель у холодильника. Не было его минуты три, а после из этой же щели появились сразу двое – он и наш подъездный.

— Смотри, Вавила Силыч! – возмущенно проорал слуга, обличительно тыкая в мою сторону лапой – Как такое в руки-то брать можно, а?

— Чайник поставь. Хозяин-от в сухомятку ест – невозмутимо приказал ему подъездный – И говори поменьше, не по чину это тебе. Не твоего ума дело, кто что в пищу употребляет. Он доволен? И ты доволен должен быть. Сказано тебе – ешь, так жуй и не рассуждай. Ты кто есть такой? Забыл?

Родька замолчал, хлопнул глазами и полез на стол, где стоял чайник. Судя по всему, слова подъездного оказали на него воздействие.

— Здравствуй, Александр – степенно поприветствовал меня Вавила Силыч – Спасибо, что пригласил. Где заказывал-то пиццу? Не у этих, что в тридцать девятом доме сидят?

Не дожидаясь ответа, он влез на табуретку и посмотрел на две еще не открытые коробки.

— «Маэстро» — одобрительно гукнул он – Эта хорошая, они не экономят и тесто славное. «Четыре сыра» есть? Я его… То есть – их очень уважаю.

— Добрый вечер – наконец вставил слово я – Есть «Четыре сыра». Вон в той, левой.

— Неужто есть станешь, Силыч? – не выдержал Родька, сунувший чайник под кран – Вот это вот?

— Чайник кипяти! – не выдержал я – Тебе же сказали!

— Верно тебе хозяин говорит – поддержал меня Вавила Силыч, цапнув кусок желтой как солнце пиццы – Я, Александр, это дело с чайком уважаю. Со сладким.

— Что творится на свете! – как бы себе под нос сказал Родька, но усугублять свое положение не стал.

Мы съели еще по несколько кусков в тишине, как и положено степенным людям. Разговор хорош, когда голод заморен, до того он ни к чему.

— Стало быть, достал книгу и нож? – первым нарушил тишину Вавила Силыч, к тому времени ополовинивший свою коробку – Причем нож сразу в дело пустил. Молодец.

— Видели уже его? – уточнил я.

— Нет – покачал головой подъездный – Почуял. Такой предмет да в своем доме не распознать – это кем надо быть? Да и не я один, между прочим.

— Что «не вы один»? – уточнил я.

— Учуял – усмехнулся подъездный – Тут кое-кто у твоих дверей надумал ошиваться, черный, с хвостом. Только этот кое-кто к ней подошел – и его как ветром сдуло.

— Кошак! – даже перестал жевать я – Тот самый?

— Он – подтвердил подъездный – Проскочил как-то, пакость такая. Но все, можешь не беспокоиться, ни он, ни его хозяйка сюда больше не сунутся. Они себе не враги.

— Хоть что-то – обрадовался я.

— А с этим делом поосторожней будь – Вавила Силыч цапнул еще один кусок пиццы и с уважением посмотрел на фолиант, который я сдвинул на край стола, чтобы не дай бог не заляпать. Почему-то мне показалось, что книге это не понравится. Я знаю, что она неодушевленный предмет, но тем не менее – Те, кто эту книгу писал – они знали, о чем говорят. У них опыт был и память предков. У тебя ни того, ни другого. Сделать ты, может, что и сможешь, а вот в обратную сторону развернуть то, что сотворил – это вряд ли. Понимаешь, о чем я говорю?

— Вроде как — я кивнул – Да оно мне и не надо пока. Не дурак, понимаю, что сначала надо азы выучить.

— Понять, Александр – покачал головой подъездный – Не выучить. Понять. И принять. Тут одной памятью не обойдешься, тут кое-что посерьезней надо. Эх, тебе бы наставника хорошего.

Я доел очередной кусок пиццы и вздохнул.

Прав он. Во всем прав. Только от правоты его совсем уж тошно становится.

— Не печалься – Вавила Силыч верно расценил мое состояние – Перемелется – мука будет.

Он посмотрел на Родьку, который притулился в углу, у батареи.

— Эй, мохнатый – гаркнул он, подмигнув мне — Еще раз говорю – попробуй. А то скоро мы все съедим, голодным спать пойдешь.

— Только если за компанию – независимо буркнул мой слуга и поспешил к столу.