Автор: Андрей Васильев

18.05.2017

Барды

Неправы те, кто говорит, что у нас своего ничего нет, в смысле форматов шоу и других развлечений. Мол, все что есть на свете, придумали там, за рубежом, а потом уже наши приобрели по лицензии. Ну да, «Поле чудес» и «Голос» придумали не у нас, но нельзя же сразу говорить, что ничего нет. А КВН, пусть в последнее время его и невозможно скучно смотреть? А «Что? Где? Когда?». Правда там тоже не без греха, очень уж у игроков стали лица откормленные, в экран не влезают.

Ну и – барды. Такого точно нигде нет.

То есть – наверняка в мире немало ребят и девушек, которые бренчат на гитарах и придумывают стихи. Вон, в Мексике есть эль марьячас, а в Чили был Виктор Хара. Но это все не то. Это кустари-одиночки.

А вот наши барды – это что-то. В том смысле, что нигде больше из самодеятельности не вырастало культовое движение. При этом оно так и осталось самодеятельностью!

Первые барды появились как подснежники, вместе с «хрущовской» оттепелью. Нельзя сказать, чтобы до нее не было песен под гитару, но это были другие песни, про «В нашу гавань заходили корабли, большие корабли из океана» и «Как сладки любовные утехи, не играйте в эти игры дети. Полюбил Ромео, сын Монтекки, дочь врага, Джульетту Капулетти». Причем все это перемежалось балладами за тюрьму и сладкий запах свободы.

В 50-е же все круто изменилось. В моду вошли поэты. Они собирали стадионы, их книги было невозможно купить. Любой парень, повязавший на шею косынку и начавший бросать в народ рифмы где-то в районе памятника Маяковскому, имел все шансы попасть или в милицию, или в историю. А уж коньяк и любовь девушек на «копытцах» и с прической «бабетта» ему была просто гарантирована.

Потом застенчивые парни, из тех, кто не мог себе позволить вот так выступать перед людьми, стали класть чужие стихи на незамысловатую музыку, извлекаемую из гитары при помощи «трех аккордов». Получились песни.

А потом эти парни попробовали написать свои стихи. Вот так и появилась бардовская песня.

Застенчивые парни не ходили на «Брод» и не перемещались по «Треугольнику». Они не носили «дудочки» и ботинки на «манной каше». Нет, они натягивали на себя трико и кеды, продевали руки в лямки рюкзака и отправлялись в походы – кто недальние, верст за сто от города, а кто и на другой конец страны. На Кавказ, например, по горам лазать, или даже в Сибирь, в тайгу, туда где несут свои воды «Лена» и «Обь»

Таких туристических групп было огромное количество, они встречались на маршрутах друг с другом, варили кашу из концентрата, пили чай из жестяных кружек, кормили комаров и… Да, пели друг другу собственные песни.

Так бардовская, она же авторская песня расползлась по стране, прямо как вирус какой-то.

О чем было принято петь? О вещах простых и понятных. О тайге и реках, о бытовом подвиге, о горах и альпенштоках, о лыжах и елках, о ясноглазых девчонках с босыми ногами, о черемухе и сирени, о том, что в лесу хорошо, а в городе дождь. И никакой политики.

Тем временем в Москве (а где же еще?) появились и идеологи этого течения. То есть – авторская песня встала на ноги.

Довольно скоро это стало забавой тысяч людей, а на небосводе самодеятельных гитаристов засияли настоящие звезды, которые по популярности запросто стали убирать вчерашних кумиров-поэтов. Евтушенко и Рождественского на магнитофон никто особо не записывал, а вот Аду Якушеву или Городницкого – еще как. Магнитофон – рупор популярности. Хороший слоган, надо запомнить.

К концу шестидесятых движение окрепло так, что доросло до фестиваля. Вполне себе настоящего, того самого, который «Грушинский» (в народе просто «грушинка»). Для справки – Валерий Грушин – студент, турист, поэт. Погиб в 1967 году, спасая детей на одной из сибирских рек.

На первый фестиваль приехало народа немного, что-то около тысячи. Но это был только первый фестиваль. Потом состоялся второй, третий… А на десятом отметилось сорок тысяч человек. Сорок тысяч!

К тому времени устоялись традиции, существовала символика, изготавливались памятные значки и даже была разработана оригинальная концепция сцены для финального концерта – плавучая гитара. В смысле – она реально плавала на воде.

Представляете – со всей страны в июне на Федоровские луга (это под Тольятти) съезжались десятки тысяч людей, чтобы попеть друг другу песни. В конкурсную программу попадало из них десятков пять, но при этом никто не чувствовал себя обделенным. Не это было главным. Главным была атмосфера братства, «треники», вытянутые на коленях, перловка, попыхивающая в котелке, палатка, натянутая как струна. И вечерние костры, у которых звенели гитары.

Какие «эль марьячос»? Что они против наших бородатых геологов, врачей, учителей? Детишки, право слово…

И снова зажигались звезды. Во всех городах Союза и даже за его пределами из магнитофонов звучали Городницкий, Кукин, Клячкин, Мирзоян, Долина. Супруги Никитины стали любимчиками интеллигенции, кинорежиссеров и детей. Сам помню, как радостно пел про ежика резинового с дырочкой в правом боку.

Особняком стояли три величественные фигуры, которые официально и по сей день включают во все антологии авторской и самодеятельной песни, но при этом сложно сказать, так ли оно на самом деле. Визбор, Окуджава, Высоцкий.

Каждый из них к началу семидесятых уже перерос сидение у костра с гитарой, став кумиром миллионов.

Ключевое слово – «самодеятельная песня», но можно ли назвать этим словом песни-репортажи Визбора, романтические зонги Окуджавы, монологи Высоцкого? Не уверен. Это нечто большее, чем самодеятельность.

Не знаю, были ли на «грушинках» Окуджава и Высоцкий, но Визбор точно был и даже на одном из фестивалей председательствовал.

К 1980 году число бардов, приехавших на «грушинку» плавно подошло к отметке сто тысяч и это, как мне думается, и стало причиной того, что неофициальный фестиваль вполне себе официально закрыли. Можно, конечно, покопаться в сети, поискать ответ на вопрос – верно ли мое предположение, но, если честно, лень. Да и вряд ли я далек от правды. Когда столько русских людей собирается в одном месте, то хоть кто-то один непременно начнет ругать власть, а кто-то другой потом про это несомненно напишет «куда следует». Традиции у нас такие.

Но, заметим, авторской песне повезло больше чем КВНу. Тот закрыли в 1972. Зато открыли их оба обратно одновременно – в 1986.

И снова запели гитары и радостно зазвенели тольяттинские комары, истосковавшиеся по густой бардовской крови.

Собственно, на этом можно пост и заканчивать. Просто потом все было уже не так красиво. Страна изменилась и романтика улетучилась, фестиваль же в какой-то перестал быть слетом единомышленников и стал брендом. А бренд – это деньги, расколы, суды и разборки. Не хочу про это писать.

Да, забыл сказать. Я сам не слишком большой поклонник авторской песни в ее чистом виде. Ну со всеми атрибутами, вроде: «милая моя, солнышко лесное». Но я уважаю этих людей, потому что это творчество в его чистом виде.

15.05.2017

«Хрущовки»

Сейчас об этих домах много говорят. В первую очередь потому что их сносят. Нет, я не спорю, это жилье давно выработало свой ресурс, причем не только его выработало, оно его превысило бог весть насколько. Но зачем столько презрения в голосе у этих девочек-дикторш с белозубой улыбкой и мордатых чиновников из Госкомстроя? Как там? «Позорный минимализм», «лишенное малейших удобство», «пережиток советской системы».

Да, да, да стены там были по шумоизоляции не лучше картонных, и прихожих в некоторых сериях не было, и кухни были маленькие. Но, елки-палки, почти все московские дети моего поколения, из тех, кто не родился с серебряной ложечкой во рту, выросли в этих домах. Это память нашего детства, не надо так о ней.

Я сам московских коммуналок уже не застал, но помню рассказы соседей по дому, которые вспоминали жизнь в них. И хотя к тому времени с переезда в отдельное жилье прошло уже добрых лет пятнадцать, кабы не больше, но они все еще радовались своим личным отдельным квадратным метрам как дети. И это те, кто переехал из коммуналок, а ведь были еще и бараки.

Очень показателен в этом плане один из эпизодов «Покровских ворот», когда Савва Игнатьевич рассказывает о новом жилье: «Это, брат, сон. Хожу и жмурюсь. Такой, понимаешь, это простор. Такая воля. Гуляй — не хочу». Причем по квадратным метрам эта квартира вряд ли превышала площадь его с Маргаритой Павловной площади в коммунальном оазисе, поскольку въезжал он наверняка в «хрущовку», причем первой «волны». Не того пошиба был Хоботов мастер пера, чтобы его в «сталинку» селили.

Но да – для них, новоселов 50-60 это был простор. Своя кухня! Свой туалет!!!! Без очереди!!!!

Кстати – «хрущовки» придумал не Хрущов, несмотря на название. Всю техническую документацию утверждали еще при Сталине, который в последние годы правления озаботился и вопросом расселения обычных граждан в отдельные квартиры. Сталина можно любить, не любить, но одно у него отнять нельзя – если он за что-то брался, то это выполнял. Решил расселить – расселил, пусть даже и после смерти. Хотя, по-моему, первые типовые дома еще при нем построили.

Но массовое строительство началось уже при весельчаке Никите, ему и слава досталась. Причем строили с размахом, сразу районами, вместе со школами, детскими садами и магазинами. Был даже креатив – часто те, кто строил дома, в них потом и заселялся, прямо бригадами. А почему нет? Трудовой почин. «Станем новоселами и ты, и я».

Города прирастали новыми районами, причем прирастали в очень быстром темпе, особенно сильно это было видно в Москве. Вот так и появились знаменитые «Черемушки», неподалеку от которых, кстати, прошло и мое детство. Мне как-то довелось увидеть карту Москвы конца 40-х годов. Елки-палки, как же она разрослась за какое-то одно десятилетие! А если взять в масштабе полувека, то это вообще нечто.

Новые районы снимали в хронике и художественных фильмах, про них писали статьи, песни и повести. «Быстрыми темпами идет строительство жилья…»

Тогда же Москва обзавелась огромным количеством тополей, ставшим сегодня одним из ее символов. Тополь – дерево неприхотливое, быстро растущее и активно вырабатывающее кислород, он буквально лидер в этом вопросе. Потому сажали их повсеместно, забыв, правда, о двух нюансах. Первый – тополя, вырастая, при сильном ветре здорово ломаются, а второй – это пух. Тот самый тополиный пух, который «жара, июль». Для справки – песню написал поэт из Владивостока, у них реально пух в июле летит. У нас же – в мае-июне.

Ох, что творится в мае-июне на улицы Цурюпы и на улице Гарибальди, на Болотниковской и на Севастопольском проспекте. Это летняя метель. Серьезно. Я как-то с Болотниковской на «Профсоюзную» в автобусе ехал, году в 1992, как раз в начале июня. Жара помню – страшенная, градусов под 30, а в автобусе все окна закрыты, потому как за ними летает. Не просто летает, а закрывает белый свет. Водитель, которому даже «дворники» не помогали, матерился так, что один военный, что стоял рядом со мной, уважительно хмыкнул.

Впрочем, мы пух любили. Его поджигать было прикольно, когда он скапливался в водосточных трубах и у бортиков тротуаров. Спичку бросил – и «фрррррр»!

Мое поколение выросло в «хрущовках». Не знаю, может кто-то и не любит это вспоминать, переехав со временем в более просторные квартиры. А я испытываю тепло по отношению к этим приземистым «пятиэтажкам», хоть и покинул их много лет назад. В них было тепло, в них был уют. В них осталось наше детство.

Впрочем, мой дом, тот, в котором я вырос, уже давно снесен и на его месте стоит многоэтажка, так что сняв голову, по волосам не плачут.

И все-таки будет жалко, если «хрущовки» навсегда исчезнут, как когда-то арбатские особняки. Это ведь не просто дома. Это часть истории города.

13.05.2017

«Сектор газа»

Как вы понимаете, речь пойдет не о месте на геополитической карте мира, а о популярной группе 80-90-х. Не понимаете? Да ладно. Я крепко подозреваю, что ни тогда, не сейчас огромное количество людей даже не вспомнит о территории где-то в 80 километров в районе Средиземного моря, за которую в свое время спорили евреи и арабы. И на карте показать не сможет. Я так точно. А вот группу «Сектор газа» – ее помнит множество людей. И слушает по сей день.

«Сектор» — это было отдельное явление на нашей сцене. Появившись в середине 80-х, группа моментально стала популярной. Даже не просто популярной, а мегапопулярной. Почему? Все просто. Они пели о простых и понятных почти всякому молодому человеку вещах. О том, что голубь может насрать на пиджак и сорвать свидание, о разливном пиве и банке, которую разбили, о том, что грязные носки обломали хороший секс, о триппере, наконец. Ну да, мажорам это было не понять, возвышенного искусства здесь не  было. Зато была правда жизни, такая, какая она есть на самом деле.

Кассеты с альбомами «Сектора» были одними из самых раскупаемых в стране, а среди мужского населения он был настолько же культовым, насколько среди женского «Ласковый май». Не надо меня бить за мои слова, но по моему скромному мнению, это вообще две стороны одной музыкальной медали.  «Ласковый май» — родоначальник всей советской, а после российской попсы, «Сектор» же заложил основы нового, самобытного течения андеграунда. Прозвучит немного странно, но именно за ним на эстраду пришли команды, которые делали актуальную музыку для молодых, отличающуюся от «тындц-тынцевых» групп, вроде «Анонса» и «Каролины». «Мальчишник». «Ляпис-Трубецкой», «Король и шут», та же «Красная плесень» — они все разножанровые группы, самобытные, каждая со своим лицом, но корни, истоки, ИМХО, надо искать там, в творчестве «Сектора Газа». Не делал никто до «Сектора» подобного, не говорил с молодыми на их языке. Суровые рокеры с 70-х гнули свою линию, пытаясь донести до всех правду поколения, и сообщая всем, что «Мы вместе» или «Раскачаем этот мир», а лидер «Сектора» Юрий Хой просто пел о простых и понятных для всех вещах, что мол,

«И ты спросила «Хочешь со мною переспать?»

Ну, еб, естественно! Давай-давай!»

Просто, логично, по делу. Ни тебе лишнего пафоса, ни тебе головоломных метафор, которыми в то время грешили многие, начиная с сладкоголосого Гребенщикова.

Особенно любили «Сектор» на периферии, что и не странно – музыканты были родом из Воронежа, а потому знали, о чем поют и что нужно народу. Если на дискотеках и пляжах тогда лидером по звучанию был «Мираж», то на вечерних прогулках и сидении на лавочках «Сектор» бил всех конкурентов. Равно как и в пении под гитару, благо подобрать мелодию практически любой их песни было совершенно несложно. Так что, прогуливаясь году эдак в 1988 по летнему Белоомуту, запросто можно было на одном конце улицы услышать магнитофонное:

«Вечером на лавочке парочка сидит

Слышен звон тальяночки, вся деревня спит

«Вань, о чем ты думаешь. Мань о чем и ты.

Ох, какие пошлые у тебя мечты»,

а на другом то же самое, но уже самопальное, под гитару.

Лично я тоже очень уважал и уважаю «Сектор», скрывать этого не собираюсь. Правда, мне больше нравятся их поздние альбомы, уже 90-х. Юмор в них сменила сатира, плюс добавилось много песен мистического толка, а они у «Сектора» получались очень хорошо. Последний альбом, «Восставший из ада» я и посейчас иногда слушаю, есть там несколько очень мощных треков, к которым смело подходит слово «шедевр».

Увы, увы, Юрий Хой (Клинских) ушел из жизни совсем молодым человеком. Разное говорили про его смерть, было много домыслов, слухов. Как по мне – не столь важно, что послужило причиной смерти, не в этом беда. Она в том, что ушел от нас хороший человек, талантливый музыкант и поэт. Ну да, многие говорили: «Это песни для быдла, нормальные люди такое слушать не могут». Но вот только годы идут, а популярность группы не убывает. И песни старого «Сектора» сейчас слушают те, кто еще не родился даже, когда Хой уже ушел из жизни.

Кстати, несколько музыкантов «Сектора» возродили его лет десять назад и даже записали какое-то количество альбомов. Я их слушал. Хорошая музыка, но чего-то в ней не хватает. Скорее всего, божьей искры, которая была в Юрии Хое. Без нее – все не то.

Фото взято из сети, где оно выложено в открытый доступ.

12.05.2017

«Старик Хоттабыч»

Давеча по телевизору увидел этот хрестоматийный фильм-сказку, знакомый мне с пеленок. Но фильм, при всех его достоинствах, никак не может соперничать с одноименной книгой, которую все мы, рожденные в СССР хоть раз да прочли в нашем детстве.

Сюжет пересказывать, наверное, не стану, трудно найти человека, который бы его не знал. Но если такой есть, пусть он напишет об этом в комментариях, я персонально для него расскажу, о чем речь в книжке шла. Ну, и глянем на него, интересно ведь.

А вообще, «Хоттабыч» книга в каком-то смысле уникальная. Я вот совсем недавно, каких-то пару лет назад, узнал о том, что оказывается их было два. Не в смысле – два Хоттабыча от разных авторов, а две версии одного и того же романа, причем изрядно различающихся между собой. То есть — сюжетная-то канва осталась все той же – кувшин-джинн-Волька и так далее. Но вот детальное наполнение – оно здорово различается.

Первая версия «Хоттабыча» — еще довоенная, написана в конце тридцатых годов, вторая, которая и считается канонической, относится к середине пятидесятых. Точнее – в 50-х было даже две версии, но между ними различия уже не так сильны.

Так вот – версия 30-х и версия 50-х.

Начнем с того, что в первом варианте у Вольки не один приятель по имени Женя, а сразу три, и все три не статические, а действующие персонажи. Хотя в Индию заносит именно Женю. Но вот только в версии 30-х годов его приключения в ней не описываются, а просто упоминаются, разнообразные бананы и «хинди руси пхай-пхай» появились в тексте романа только в 50-х. Да и что писать про Индию 30-х, наши с ней тогда особо не дружили.

Италия есть в обеих версиях, но это тоже по сути разные главы. В 30-х – это франкистская страна, в 50-х – капиталистическая держава. В обеих случаях текст носит сатирическую направленность, но на разные явления.

Такая же чехарда с неким отрицательным персонажем, у которого Хоттабыч приметил колечко, принятое им за перстень Сулеймана ибн Дауда, мир с ними обоими. В первой версии – это наш отечественный бюрократ и стяжатель по фамилии Хапугин. В канонической – американский турист Вандердаллес.

А вот фокусник в цирке наоборот из иностранца Мэй Лэйджи стал вполне себе отечественным Сидорелли. Похолодели в 50-х у нас отношения с Китаем.

И такие различия – почти по всему тексту. На самом деле, немного побарахтавшись в писательском озерце, я понимаю, какая была проделана работа. Текст приходилось резать по живому, а это всегда больно. Но по-другому было никак, это тоже понятно. Слишком уж изменилась жизнь в СССР за неполные двадцать лет, опять же – политическая обстановка стала другой.

Хотя кое-где что-то да осталось. У меня есть региональное издание шестидесятых годов с картинками Ротова, который дважды иллюстрировал эту книгу – в 1940 и в 1958. Если вглядеться внимательно, можно заметить, что кое-где в них сохранилась стилистика 30-х годов.

Если же говорить об картинках, то лучшими я считаю мазуринские. Этот художник, как мне думается, сделал все эталонно.

А вообще Хоттабыч довольно быстро перешагнул через границы книги, став во многом не только литературным героем, но и именем нарицательным, олицетворением восточной мудрости и волшебства вообще.

Например, «Хоттабычем» в моем детстве называлось незамысловатое файер-шоу. Это когда спичку зажигаешь и в коробок суешь, а он эдак «фрррррр»!

Или когда кто-то из друзей умудрялся сделать что-то невозможное – сигануть с сарая и ногу не сломать или доброй волей урок по математике сделать. Как мы ему говорили? Верно. «Ну ты Хоттабыч!»

А знаменитое «Трах-тиби-дох?», которое, к слову, не имеет никакого отношения к книге? Оно появилось в радиоверсии, но прочно прилепилось к образу Хоттабыча, став его неотъемлемой частью. С какой только интонацией мы не произносили это словосочетание. А что с ним творил и творит Амаяк Акопян!

В целом же «Старик Хоттабыч» — отличная сказка, которая навсегда вошла в золотой фонд детской литературы. И это при том, что она достаточно социальна, то есть отражает быт страны, которой уже нет. Как правило такие произведения исчезают вместе с тем строем, при котором они писались. Увы, но в небытие ушло уже много хороших книг, их трудно читать сегодняшним детям. А «Хоттабычу» хоть бы хны – и это здорово!

Что особенно здорово – его сейчас часто переиздают, причем некоторые издания дивно хороши. Особенно я рекомендую «нигмовское», которое на иллюстрации, оно с иллюстрациями Мазурина и прошитым корешком. Но учтите – там вариант 1940 года, тот, первый.

 

10.05.2017

О природных аномалиях

Ну, было бы странно, если бы я не написал на эту тему. В конце концов снегопад почти в середине мая мне до того наблюдать никогда не приходилось, как мимо такого пройти?

Нет, вообще снег в мае я видел. Случилось это, если не ошибаюсь, году в 1999 или около того. Но там на первое мая минут двадцать с неба посыпалась некая труха, больше напоминавшая конденсат или мелкий град – и все. А потом было просто холодно, но не более того.

А тут – прямо вот снегопад, настоящий, со всеми делами, продолжительный. Чуть ли не метель. Причем если начиналось все более-менее лирично – крупные мокрые хлопья, которые на лету превращаются в воду, то потом зарядил настоящий снег. И он не таял на траве и крышах, превращая ландшафт из позднемайского в ранненоябрьский. Клянусь, у меня в какой-то момент возникло ощущение, что на дворе осень, причем не комическое, а такое, вполне реалистичное.

В общем – природная аномалия. Нет, жителей, к примеру, любимого мной Красноярска подобным не удивишь, как мне кажется, у них в прошлом мае и не такое было. И флегматичные обитатели города над вольной Невой на мои слова скажут только: «Изнеженные москвичи. Мы тут и не такое видали». По-своему они все правы. Больше скажу – да, не видали. И дело не в изнеженности. Просто правда – удивительно это все было наблюдать.

И еще – да, мы больше привычны к иным загибам погоды. Вот бесснежным Новым годом нас давно не удивить. Или оттепелью в месяц длиной. Или летней засухой, когда три месяца нет дождей вообще, а выход солнца на небо сродни началу изощренной пытки. Думаю, все обитатели Москвы, кто это читает, сейчас скорчили понимающую рожицу, вспомнив 2010. Почти три месяца марева, когда даже ночь не приносила прохладу, а свежий воздух стал чем-то таким, о чем можно было рассказывать детям как байку. Его тогда в городе вообще не было и все вокруг пропахло гарью, которую несло с шатурских торфяников. Смог у нас был.

Так вот этим нас не удивишь. А снегопадом в мае – запросто.

Удивишь – но не напугаешь же. Помимо всего прочего это было еще и прикольно. Сколько роликов в сети, сколько фоток! Народ изощрялся кто как мог. И «Вьется легкий майский снежок», и «Вот и пришла в наш город настоящая русская зима», и «Хрен вам, а не лето! Дед Мороз».

Для нашего человека загибы погоды – не наказание божье. Нас такими вещами давно не напугаешь. Для нас это повод пошутить – и не более.

Мое чадо, кстати, заметив, что снег и не думает таять, вполне серьезно заявило:

— Еще несколько часов – и можно будет в снежки играть. Па, ты со мной?

Суровый русский ребенок. Если бы снегопад таки не стих, так и было бы.

А вообще я отношу произошедшее на некое раздолбайство в небесной канцелярии. С какого числа выходной на восьмое мая перенесли? Правильно, с седьмого января. Кто-то там просто забыл дернуть рубильник и переключить погоду, запланированную на тот зимний день. Или кнопкой щелкнуть. Или что там у них, в небесах есть? Бывает. Все имеют право на ошибку.

Зато теперь можно смело говорить любой последующей весной:

— Да это разве холодно? Вот в 2017 в мае было – это да. А сейчас не холод, а так, фигня.

09.05.2017

День Победы

Собственно, все что я хочу сделать – это поздравить всех нас с этим великим днем. Я не раз писал, что именно 9 мая считаю первейшим из всех праздников, которые есть в России. Штука в том, что если бы не было тех, кто тогда, в 1941-1945  принял на себя страшный удар войны, то нас всех бы просто не было. Вот совсем не было. Мы бы не родились, потому что не родились бы те, кто подарил нам жизнь. И не только нас. С лица земного шара исчезли бы и другие нации. Совсем. Таков был план нацистской Германии.

А те, кто остались, были бы Иванами, родства не помнящими.

Можно было бы написать много хороших и правильных слов, но вы их все и без меня знаете. Я скажу только одно – помните!

Помните о страшно великой цене, которую заплатили за Победу.

Помните о том, что мы победили, потому что были все вместе. Не порознь, а вместе. Тогда, в окопах, никто не разбирался, кто ты по крови, какой формы у тебя нос и какой выговор. Они, эти люди, были просто солдатами, защищавшими свою родину, товарищами по оружию – и этого было достаточно для того, чтобы в последний момент принять в свою грудь пулю, предназначенную другому.

Помните о том, что до сих пор есть места, где земля нашпигована старым железом. Сколько ее не мотыжат – а оно не кончается. Кровь – да, она ушла в землю, и там теперь шумят деревья или даже люди на городских проспектах. А железо – осталось.

Помните – и расскажите об этом тем, кто идет за нами.

Мой сын знает о том, что его прадеды и прабабка воевали. Я рассказал ему об этом, я показал ему их награды. А еще я ему сказал, что когда-нибудь он станет хранителем этой памяти, она перейдет к нему по наследству. И по глазам понял – он запомнил это. И самое главное – он понял, что это не просто потускневшие кругляши с истрепанными колодками и пятиконечные звезды с красными лучами. За ними – ВОЙНА. И не та, что в кино, а настоящая.

Мне очень важно, чтобы его дети, дети его детей знали, помнили, что их пращуры когда-то не сдались. И победили.

06.05.2017

Раздел «Дача»

История дачного вопроса

Дача – изобретение не сегодняшнего дня. Но и не позавчерашнего, вот такой забавный выверт. Проще говоря – дачам в нынешнем их понимании лет сто с копейками, где-то так. До третьей четверти, если даже не до конца девятнадцатого века в России о дачах никто и не слышал даже. Тогда вообще наша страна – она вся была в каком-то понимании одна большая дача. В том смысле, что Россия была аграрной, крестьянской державой, горожан было всего-ничего, а потому у особо состоятельных граждан дачи были не за пределами города, а прямо в нем. То есть – жили они на природе, а в город ездили время от времени, для разнообразия – с царем поболтать или на французов посмотреть. Это так и называлось – «городская усадьба». Если кому из москвичей не лень, то прогуляйтесь по той же Пятницкой, там полно табличек, на которых так и написано: «Городская усадьба Волконских, постройка 18 века, охраняется государством».

С ростом капитализма в России города расширялись, а следом за ним увеличивалось и городское народонаселение. Ну, рабочим, понятное дело, было не до загородного отдыха, они пивка после смены попили – и ладно. Тем более, что все они были вчерашними селянами, приехавшими в города на заработки и имеющими дом в деревне, жену при этом доме и кучу ребятишек. Накой им дача была нужна?

А вот свеженародившемуся конторскому сословию, дальним предкам офисных работников, это все было очень небезынтересно. Природа – она манит румяными молочницами, прогулками на реку, плаваньем на лодке и прочими прелестями буколистического бытия.

Своих дач в то время ни у кого не было, их можно было только снять. Шустрые купцы, вроде Лопахина из чеховской пьесы, скупали километрами пригородные земли, вырубали вишневые сады, осушали болота и строили типовые дома, чтобы потом их сдавать горожанам. И дело шло на лад, в конце 19 – начале 20 века оно приносило бешеные прибыли.

Время шло. Войны, революции и прочие неприятности на какое-то время полностью вытеснили из голов людей мысли об отдыхе, а за город ездили разве что продотрядовцы, да и то по казенной нужде и хорошо вооруженными. Впрочем, последнее не всегда им помогало, и они частенько оставались где-то там, за деревенской околицей, под утоптанной землей и надежно прикрытые дерном.

Вторая волна дачного «бума» выпала на противоречивые тридцатые. В то время дача стала признаком твоей статусной востребованности в обществе. Снять загородный дом в те времена было невозможно, частное предпринимательство такого толка в СССР не приветствовалось. Купить ее тоже было нельзя – земля в СССР не являлась товаром. Дачу можно было получить, в том случае, если ты на самом деле был полезным членом общества. Дачи давали полярникам и композиторам, писателям и швеям, комкорам и комбригам, скульпторам и врачам. Ну, и натурально – членам правительства, начиная от Самого. Нет, что-то платить все равно было надо – за строительство дома и так далее. Но, опять же – не всем и не всегда. Платил только тот, кто первым обживал это место. Очень хорошо это описано в том же «Мастере и Маргарите», в главе, где литераторы, ожидающие Берлиоза, обсуждают дачный поселок Перелыгино и один из них говорит: «Пятый год сдаю деньги, чтобы больную базедовой болезнью жену отправить в этот рай». Там же и звучит, что «Дачи получили наиболее талантливые из нас».

Но это относилось только к первым жильцам новеньких дач. Все последующие приходили на готовенькое. Тогда все было просто – старых владельцев забрали куда следует, а их дача уже через пару дней переходила в руки новых счастливцев, которые искренне верили, что и это лето они проживут на ней, и следующее. Наивные взрослые дети тридцатых годов…

Я читал в чьих-то воспоминаниях, что одна дача где-то под Москвой за одно лето трижды поменяла жильцов. Сажали огурцы одни люди, поливали другие, а ели третьи.

Еще в то время дачи имели кастовый характер. Писатели окопались в своем Переделкино, композиторы, если не ошибаюсь, на Красной Пахре, и так далее. Дача – это было не просто место, где можно ходить в исподнем, рыгать, и изображать крестьянина дореформенных времен, говоря: «Ой, жана, чаво-та мне хоцца. Может, водицы студеной, нашей, православной, испить?». Нет, это был закрытый клуб, элитный междусобойчик, куда человек со стороны попасть не мог. Это была в каком-то смысле даже некая вселенная. Особенно если учесть, что многие из дачников в каком-то смысле и были богами. Их песни пела вся страна, их лица были известны миллионам по конфетным коробкам, папиросным пачкам и газетам. Посмотрите, если не видели, первых «Утомленных солнцем» Михалкова, там многие вещи очень верно освещены.

Все это разнесла в клочья война, после нее ничего подобного уже не было. Нет, оставались места, где пытались поддерживать «ту» атмосферу, но все измельчало – и люди, и дома.

Ну, а потом народу начали выдавать знаменитые «шесть соток» и слово «дачник» из возвышенно-элитарного стало бытовым. В ближнем, а после и дальнем Подмосковье опятами выросли щитовые, фанерные и вообще не пойми какие дома, домишки и домята. Если какой-нибудь доктор наук, получивший землю от института, строил себе, как правило, более-менее приличный дом, часто залезая в долги, то токарь дядя Петя ничем таким себе голову не забивал. Что можно позаимствовать на родном заводе, из того дом и строился. И потом – дача – она не чтобы дрыхнуть. Дача – это огород, река с рыбой, лес с грибами. Это – земля. А дом – дело десятое. Главное – не забыть по весне морковку к яблоне подсеять, чтобы место зря не пропадало. Зато потом всю зиму витамины свои едим.

Собственно, и посейчас ничего не изменилось, единственное, что землю перестали бесплатно где-либо раздавать. А так – и дома у всех разнокалиберные, на что у кого хватило, и интересы тоже у каждого свои. Кто-то копается в земле от заката до рассвета, ловя кайф именно от этого, кто-то, наоборот, ездит на дачу отдыхать, то есть – побыть на воздухе и погулять. Но это нормально – каждому свое.

Мне вот здесь всегда очень хорошо над текстами работается. Особенно весной.

P.S. На фото не моя дача. Но я на таких бывал.